[Ikura]

видео прекрасно, только конец, имхо, чуть смазан.
блять, почитать бы, но я в москве и надо валить из дома, чтобы уволиться с работы, а потом в питер.

09.12.2011 в 19:08

Пишет  Tanu28:

Паром на Манхеттен.
by  Naturka

Трейлер к фику.

Клип от  vmarta


Беты:  Lysi Hopkins,  vishles
Жанр: РПС, АУ, ООС, ангст, драма.
Пейринг: Дженсен\Джаред, Джаред\Дженсен, Джаред\Женевьев(упоминается)
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: ничо не моё.
Предупреждение: совсем-совсем ангст и безнадёга, даб-кон.
Статус: закончен
Скачать здесь

Читать дальше

Дженсен.

Дженсен расплывчато помнил подробности того, как всё началось. Тогда им обоим рвало крышу так, что всё вокруг казалось смазанной кинопленкой. Сначала просто взгляды и как будто случайные встречи в самых неподходящих местах. Напряжение было осязаемо, оно протянулось между ними, как натянутая до предела струна. Эклз никогда не испытывал такого, когда при виде, да даже при мысли о ком-то внутри начинало вибрировать нечто тёмное, животное, неконтролируемое. Похоть разливалась по телу тягучей, обжигающей смолой, а воображение рисовало такие картинки, что потом приходилось подолгу сидеть в туалете с запачканными спермой руками, отходя от оргазма. Но этого было мало, безумно мало. Потому что этот парень, Джаред, смеялся, запрокидывая голову, будто специально выставляя напоказ длинную шею, и всегда, всегда ловил взгляд Дженсена. Смотрел пристально и долго, облизывал узкий рот. В такие моменты одновременно хотелось бежать куда подальше и сжать в кулаке идеально уложенные волосы, так, чтобы они намотались на пальцы, оттянуть голову назад и кусать, целовать эти губы. Но Эклз никогда не отводил взгляда первым. Он видел, как Джаред старается выдержать, но его скулы неизменно покрывались лихорадочным румянцем, язык всё чаще облизывал нижнюю губу, а потом он резко разворачивался и уходил.
В первый раз они оказались наедине в кабине лифта. Из холла кто-то крикнул: «Придержите двери, пожалуйста», но никто из них не пошевелился. Дверцы сдвинулись. Панель с кнопками, мигая, отсчитывала этажи, сопровождая каждый монотонным сигналом. Дженсен смотрел на вспыхивающие кружочки с цифрами, чувствуя, как сгущается воздух, как кровь в венах ускоряет свой бег, потому что Падалеки слишком близко. Так близко, что остатки самоконтроля утекают, как вода сквозь пальцы.
Резкий взмах рукой, платиновая запонка на манжете, блеснувшая в свете лампы дневного света, и оглушающе громкий стук длинных пальцев по кнопке «стоп». Кабина дёрнулась и замерла. Дженсен не дал себе на раздумья ни секунды, бросая кейс на пол и мёртвой хваткой сгребая лацканы, наверное, баснословно дорогого пиджака. В глазах Джареда мелькнуло секундное замешательство и испуг, словно это не он сейчас остановил лифт, не он сделал этот первый грёбанный шаг. А потом поцелуи-укусы, жадные руки по всему телу, хриплые стоны, неуклюжая дрочка и почти вывихнутые запястья. Это был даже не секс, а драка: кто кого быстрей доведёт до исступления. Дженсен снова победил, с непередаваемым удовольствием сжимая рукой пульсирующий член, глотая вскрики, шепча пошлости и чувствуя, как звуки исчезают, когда самого начинает трясти от оргазма. Осталось только чистое наслаждение и единственно реальная вещь - обжигающее дыхание на шее.
После этого были сумасшедшие встречи в замшелых гостиницах на окраинах и страх быть раскрытыми. Потому что отец Джареда являлся негласным владельцем города, а ещё все знали, что его любимый сын женится через месяц на дочери мэра. Если бы старший Падалеки узнал, чем его наследник занимается по ночам с рядовым бухгалтером из финансового отдела собственной корпорации, то Дженсен Эклз незамедлительно бы обрёл покой на дне Гудзонского залива. Они оба понимали это, но не было силы, способной их остановить. Дженсен не спрашивал, зачем Джаред рискует репутацией своей семьи и благосклонностью сурового отца, почему с таким голодным остервенением каждый раз набрасывается на него, едва хлипкая деревянная дверь очередного дешёвого номера захлопывается за его спиной. Почему отчаянно стонет, выгибаясь в руках Дженсена, насаживаясь или насаживая, до синяков цепляясь за плечи или бёдра. Эклз просто брал и отдавал, каждый раз на самом пике сгорая дотла. И как же не хотелось отпускать, только держать, не отдавая, заклеймить навсегда... Но Джаред, едва отдышавшись после оргазма, быстро одевался, а Дженсен, опустошённый и раздавленный, смотрел, как тот дрожащими пальцами застёгивает пуговицы на рубашке, скрепляет манжеты своим долбанными платиновыми запонками и уходит, тихо прикрыв за собой дверь.
Эклз понимал, что Падалеки находится в клетке, скованный предрассудками и тиранией своего отца. Тот никогда не говорил об этом, но Дженсену казалось, будто он может прочесть это в глубине его глаз. В те моменты, когда Джаред смотрел - голодно, отчаянно - Дженсен ненавидел его, потому что ничего не мог сделать, чтобы всё изменить, но при этом был не в состоянии отказаться от него, покорно погружаясь в беспощадное болото, захлёбываясь и даже не пытаясь сопротивляться - всё равно его уже ничто не спасёт. Он не мог жить без этого тела, без сорванного криками наслаждения голоса, без страстного шёпота и одуряющего желания обладать Джаредом полностью и безраздельно.
Эклз очень отчётливо помнил, когда всё закончилось. Помнил каждый вздох, каждое слово, произнесённое в пылу страсти. Помнил, как Джаред старался притормозить, слово смаковал каждое мгновение и прикосновение. В голове чётко отпечаталась гибкая спина, капли пота скатывающиеся по позвоночнику, пульсирующий жар вокруг члена, сжимающий словно тисками, горячечный шёпот: «Ну, давай, давай, Дженсен, не останавливайся», и ощущение полного и бесповоротного конца, придающее происходящему безумную остроту. Эклз слизывал пот с шеи и лопаток, скользил губами по бугрящейся мышцами спине, двигался мучительно медленно и старался войти как можно глубже, чтобы Падалеки тоже не забыл, чтобы кричал, кончая.
Когда дыхание восстановилось, когда в очередной раз пришло время уходить, Джаред сидел на краю кровати и не спешил застегнуть рубашку. Дженсен молчал, стоял у окна и бездумно смотрел на облупившуюся краску, покрывавшую раму.
- Послезавтра свадьба. Думаю, на этом мы с тобой и закончим, - хрипло проговорил Падалеки, не глядя на Эклза.
Дженсен ждал этого. Ждал с самого начала этих безумных, обречённых отношений, но всё равно не смог справиться со злостью, накрывшей удушающей волной.
- Ну да, - его голос был ровным и холодным, таким же, как и его ярость, - богатенький мальчик наигрался, а теперь пойдёт и будет жить своей пафосной жизнью, потрахивая милашку жену. Интересно, как надолго тебя хватит.
Джаред медленно повернулся в его сторону и посмотрел прямо в глаза, но Эклза уже несло. Он сам удивлялся, как ещё не начал ломать мебель в этой забытой Богом грязной дыре, потому что внутри всё закипало от бессильной злости на мир, на Джареда, на себя самого. Он презрительно усмехнулся, не отводя глаз от Падалеки, и, слыша себя словно со стороны, продолжил говорить:
- Трусливое дерьмо ты, Джаред. Хотя задница у тебя отменная. Спасибо, я отлично ею попользовался. Когда бы ещё довелось оттрахать богатенького ублюдка.
Джаред вскочил на ноги, и Дженсен с мазохистским удовольствием ждал, когда тот сорвётся и вмажет ему со всей дури. Эклз хотел этого, мечтал, чтобы физическая боль хотя бы ненадолго заглушила ту, что сейчас рвала его на части изнутри. Но Падалеки не двигался, только сжимал и разжимал кулаки, гневно раздувая ноздри, а кровать со скомканными простынями разделяла их, словно бетонная стена.
- Ну, чего смотришь?! – закипая, выкрикнул Дженсен, ненавидя себя за то, как подводит голос. – Вали давай отсюда. Ты мне надоел.
Глупо, по-детски глупо. Краем сознания Дженсен понимал, что этими жестокими словами пытается удержать себя от того, чтобы не сгрести Джареда в объятья, сжав до боли, и умолять остаться, плюнуть на всё, бежать из города, из страны, туда где нет Джеральда Падалеки и нависшей дамокловым мечом свадьбы. Мучительно захотелось узнать, как бы поступил Джаред при таком раскладе. Но Эклз отбросил эту мысль, знал, что не имеет права просить об этом, они слишком разные, и единственное, что их сейчас связывает - это секс. Самый лучший секс, который был в жизни Дженсена. Он бы никогда не решился назвать это чем-то большим, потому что боялся - если озвучит даже мысленно свои чувства, то станет совсем хреново. Лучше уж пусть уходит без сожаления. Пусть ненавидит, презирает, потому что это проще, чем жить с осознанием потери и продолжать любить.
Эклз снова отвернулся к окну, вздрогнул, когда захлопнулась дверь, и он, наконец, остался один на один с ужасающей пустотой внутри.


Джаред.

Дженсен. Джен-сен. Имя мягко ложится на язык, растворяется, проникает в кровь, вливается, как самый сладкий яд, поднимает каждый волосок на теле. Когда Джаред впервые услышал его, то не удержался и повторил вслух. Наверное, что-то странное было в его голосе в тот момент, потому что Джулия, директор по связям с общественностью, удивлённо взглянула на него, впрочем, ей хватило такта промолчать.
Потом к имени прибавилось ещё одно слово, и имя зазвучало совершенно иначе. «Мой Дженсен». « Мой Дженсен» - в поцелуе. «Мой Дженсен» - в срывающемся лихорадочном шёпоте, тонущем в остром наслаждении. Дженсен – это сильные руки, вминающие в постель, это жадные губы, выжигающие своими прикосновениями остатки разума. Дженсен – это безудержное желание обладать, раствориться в нём, бесконечно упиваясь запахом кожи, плавясь под напором сильного тела.
Дженсен – это последнее, безумное желание Джареда перед восхождением на плаху, именно так ему представлялась женитьба после первой же ночи, проведенной с Дженсеном. Джаред был уверен, что влюблён в Женевьев, он хотел связать с ней свою жизнь, им с детства все вокруг говорили, что они прекрасная пара, что это - судьба. И, наверное, он просто поверил этим словам, поверил, что так правильно, что так и должно быть. Пока не увидел его. Строгий костюм, сосредоточенное лицо, плавные движения стройного тела. А однажды Джаред увидел улыбку, которая заставила сбиться дыхание, и понял, что она должна принадлежать только ему.
Он использовал свой шанс и насладился ответным влечением. Пил эти безумные встречи и не мог утолить жажду. А когда пришёл момент закончить, он думал, что умрет. Джаред слушал жестокие слова, срывающиеся с губ, недавно блуждавших по его телу, заставляя выгибаться, просить о большем, и чувствовал, как боль ввинчивается в сердце раскалённым гвоздём, рвёт на куски, оставляя обожжённые лохмотья. Бежать, уйти, вернуться в свою уютную жизнь, в которой есть всё, что только можно желать, кроме одного – Дженсена. Оказалось, что это единственное, чего Джаред хотел на самом деле, хотел с такой силой, что ему стало страшно до чёртиков. И он ушёл в попытке вернуть себе самого себя. Хотя выбора всё равно не было. Был страх перед всесильным отцом, вбитая с детства догма, что всё, что тот говорит - единственно правильно, и таким мальчикам, как Джаред, нельзя желать мужчину, он должен связать свою жизнь с милой девушкой, делать карьеру, заводить детей. Быть примерным сыном уважаемого всеми отца, прикрывая этой показушной порядочностью его прошлые и будущие грехи. Деньги и власть давали семье Падалеки все блага, и уже никто не смотрел на то, каким образом они были заработаны. Джаред привык, что может получить всё, что захочет, и совсем не был готов к тому, что самого главного, самого нужного ему - не обрести. Хотелось выть от бессилия и сжигающей изнутри ярости.

- Трусливое дерьмо ты, Джаред. Хотя задница у тебя отменная. Спасибо, я отлично ею попользовался. Когда ещё довелось бы оттрахать богатенького ублюдка.

Слова жгли, разъедали кислотой. Обида застилала глаза и, возможно, Джаред сорвался бы и вбил их обратно в этот потрясающий рот. Это было бы самым лучшим выходом, но он сделал ошибку, посмотрев Дженсену в глаза. Он захлебнулся тоской, сквозившей в них. Господи, когда он научился читать его по глазам, когда стал различать боль и обречённость за кривой усмешкой и напускным равнодушием? Ведь всё, что они делали всё это время - трахались, как обезумевшие кролики, до изнеможения, до помутнения сознания. А теперь нужно развернуться и уйти, оставить всё в прошлом и двигаться дальше по осколкам воспоминаний. Джаред знал, что будет болеть, болеть ещё очень долго, может - не пройдёт никогда. Но разум удержал на краю пропасти, убедив, что так правильно, так должно быть. Потому что нельзя с такой силой желать кого-то, невозможно с таким отчаянием хотеть принадлежать только ему, всем существом, каждой клеточкой. Страшно безумно. Нужно бежать, пока есть шанс сохранить себя, иначе - произойдёт непоправимое.

Дженсен.

Дженсен и не знал, что можно столько думать о сексе. Конечно же, он и раньше о нём думал, но когда объект твоих сексуальных фантазий по восемь часов в день сидит за стеклянными дверьми напротив твоего рабочего стола, мысли превращаются в китайскую пытку. А если ты ещё досконально знаешь каждый дюйм тела этого объекта, помнишь его взгляд во время оргазма, а ноздри до сих пор щекочет его запах, то кажется, что ты каждую минуту сходишь с ума.
Дженсен думал - всё закончилось. Он почти научился снова дышать. А потом из медового месяца вернулся Джаред и занял должность управляющего. Это оказалось чёртовым ударом под дых от вселенной, злой насмешкой судьбы. Эта сука просто-напросто издевалась над ними самым изощрённым способом. Изо дня в день она демонстрировала Эклзу то, что он хотел получить больше всего на свете. Протяни руку - ухватишь, прижмёшь к себе, будешь пить чужое дыхание, окунёшься в опаляющий жар ответного желания. Но Дженсен знал: попытайся он это сделать - со всего маху разобьётся о пуленепробиваемое стекло.
Новое резюме лежало в папке на рабочем столе его домашнего ноутбука. Осталось только решиться. Вырвать с мясом и кровью эту вибрирующую струну, связывающую его с Джаредом. Уйти. Закончить, теперь уже по-настоящему, и попытаться забыть.
Двухнедельная пытка взглядами украдкой и назойливыми воспоминаниями завершилась мелодичным голосом секретарши управляющего в телефонной трубке: «Мистер Эклз, Мистер Падалеки просит вас зайти к нему». Дженсен не знал, чего хочет больше: сбежать домой без оглядки или броситься в кабинет, стеклянные двери которого сейчас были закрыты жалюзи. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, стараясь успокоить бешено бьющееся о рёбра сердце, встал, одёрнув безупречно сидящий пиджак и, словно бросаясь вниз головой с обрыва, шагнул в сторону двери, за которой его ждал Джаред. Ровно пятнадцать шагов. Прохладная хромированная ручка, щелчок замка…
Джаред стоял у окна, спиной к двери, засунув руки в карманы брюк. Он повернулся на звук и, как только Дженсен прикрыл дверь, отрезая их от быстро пустеющего к концу рабочего дня офиса, стремительно пересёк кабинет, замер на несколько секунд, разглядывая Дженсена, словно искал что-то новое в его лице. А потом поднял руки, смыкая ладони на его шее, и порывисто впился в губы, запуская язык в рот, издавая стон то ли облегчения, то ли боли. Эклза обдало жаром, он схватил Джареда за лацканы пиджака, притягивая ближе, перехватывая инициативу в поцелуе, чувствуя, как нарастает бешеное желание. Так всегда было с Джаредом, он действовал как таблетка виагры, заводил с пол-оборота одним взглядом или прикосновением. Джаред зашарил по его телу руками, чертыхаясь прямо в полуоткрытые губы Дженсена, потому что всё время натыкался на ткань, никак не мог найти хоть один участок обнажённой кожи.
- Боже, я не смог… Я честно старался, но не смог… Два месяца, Дженсен... Дженсен, не могу больше. Специально согласился на эту работу, чтобы снова увидеть тебя, - быстро, словно боясь не успеть сказать всё, что хотел, бормотал Джаред, уткнувшись куда-то в шею, обдавая кожу горячим дыханием, заставляя вздрагивать и вжиматься ещё сильнее. - Всё время думал о тебе. Это невыносимо, Дженсен. Не могу без тебя. Мне казалось, я схожу с ума. Давай уйдём отсюда куда-нибудь. Хочу тебя. Здесь есть отдельный выход с лифтом, нас никто не увидит, давай уйдём.
Последние слова окатили Дженсена, словно ведро ледяной воды, он с силой оторвал от себя Джареда и отступил на шаг назад.
- Нет, - выдавил он. Снова прятаться, урывать редкие встречи, когда какая-то женщина имеет на Джареда все права. Права, которые должны принадлежать ему. Обжигающая ревность и обида поднимались в груди, заслоняя собой желание использовать этот маленький шанс на близость. Дженсен не мог согласиться на это. Джаред должен быть его полностью, на меньшее Эклз не был согласен. Либо всё, либо ничего. Он не сможет делить Падалеки ни с кем.
Джаред смотрел на него с таким изумлением, словно никогда даже мысли не допускал, что Дженсен может отказаться.
- Нет? – тихо переспросил он.
- Нет, - уже твёрже ответил Эклз, отступая к двери, - Нет, Джаред. Так не пойдёт. Я не собираюсь быть развлечением в свободное от работы и жены время. Мне этого недостаточно.
- Но, Дженсен… - растерянно произнёс Падалеки и сократил расстояние между ними. Дженсен протянул руку, не в силах сдержаться, и прикоснулся к нему ещё раз, последний раз.
- Ты должен быть только моим, Джаред, - зашептал он, коснувшись губами его уха, отчего по его телу прошла волна дрожи, которую нельзя было не заметить, так близко они стояли друг к другу. – Утром, днём, вечером, ночью. Я не собираюсь делить тебя с какой-то бабой. Твоё сердце и твоё тело должны принадлежать только мне, понимаешь? Всё, полностью. Никто не должен быть с тобой, прикасаться к тебе. Твои мысли должны быть моими, твой член должен быть только в моей руке, губах или заднице. Никто, слышишь, никто. Только так, Джаред. Ты можешь дать мне это?
Дженсен замолчал, отстраняясь, уже зная ответ, но маленькая, полудохлая надежда заворочалась где-то глубоко внутри… и тут же испустила дух, издав едва слышный предсмертный стон, потому что Джаред молчал, стискивая руками полы расстегнутого пиджака. И это молчание было громче любых слов, оно оглушало, вкупе с совершенно убитым взглядом серо-зелёных глаз. Всё правильно. Если Джаред не смог разрубить связывающий их узел, снова попытался вернуться, Дженсен сделает это за него. Иначе это так и будет продолжаться, причиняя боль им обоим.
Дженсен нажал ручку двери и, открыв её, вышел из кабинета, оставляя Джареда одного. Кажется, у него получилось быть твёрдым. А это чувство невосполнимой потери пройдёт со временем. Наверное, пройдёт.
На следующий день он передал секретарше Джареда заявление об увольнении.

Джаред.

Медовый месяц после свадьбы двух влюблённых людей должен представлять собой что-то прекрасное, наполненное сексом и друг другом. Ведь так? По крайней мере, Джаред так считал, пока медовый месяц не настал в его жизни.
- Джаред, ты меня любишь? – нежный голос, тонкая ладонь на груди.
- Да, дорогая.
- Джаред, давай займёмся любовью?
- Хорошо, дорогая.
- Джаред, посмотри, какой красивый закат.
- Да, дорогая.
- Джаред, ты пойдёшь со мной в тот милый магазинчик, чтобы купить подарки моим подругам?
- Пойду, дорогая.
- Джаред, ты не болен?
- Просто перегрелся на солнце, дорогая.
- Тогда отдыхай, а я схожу искупаться.
- Хорошо, дорогая.
Она выходит из бунгало, прихватив свою пляжную сумку, и Джаред, наконец-то, может спокойно дышать. И да, он чувствует себя больным, но не из-за солнца, а из-за постоянного присутствия рядом Женевьев. Женевьев прекрасна, хрупкая, как экзотический цветок, её улыбка светится, когда она смотрит на него. Он привык к ней. Она влюблёно и предано смотрит ему в глаза и отдаётся каждый раз со всей страстью, на которую только способна. Джаред должен чувствовать себя самым счастливым мужчиной на свете, но с каждым подобным взглядом ему становится всё хуже и хуже. Женевьев это чувствует, замолкает, отводит глаза и, словно всё понимая, уходит на пляж. Чувство вины и жалость гложут, подтачивают изнутри, но по силе они всё равно не могут сравниться с тем ощущением потери, которое он испытывает сейчас. У него словно отняли руку, и воспоминания, как фантомные боли, не дают покоя. Встав с постели, Джаред идёт в ванную и, криво улыбаясь, смотрит на своё отражение. Это даже не улыбка, а оскал. В какой-то момент Падалеки понял, что просто-напросто одержим человеком, о котором не знает ничего, кроме того, что только он - тот воздух, которым Джаред может дышать, только он - тот кусочек паззла, который делает Джареда целостным и живым. Это странно, дико. Но это так же верно, как то, что его зовут Джаред Падалеки. И Джаред Падалеки сделал неправильный выбор. Сейчас единственное, чего он хочет, это уехать из солнечного рая на земле, вернуться в промозглый осенний Нью-Йорк, в дешёвый номер мотеля для дальнобойщиков и смотреть на расслабленное лицо Дженсена, в полудрёме раскинувшегося на постели, такого мягкого и неповоротливого после секса. Водить пальцем по светлой коже, считая оставленные на ней метки, и бормотать какую-нибудь ерунду. Такое Джаред позволял себе всего пару раз, и Дженсен лежал, закрыв глаза, и слушал, словно боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть. Падалеки тогда трусливо сбегал, страшась, что когда-нибудь настанет миг и он не найдёт в себе сил уйти.
- У нас всё будет хорошо, Джаред?
- Да, дорогая.
Они вернулись три недели спустя после свадьбы. Женевьев с энтузиазмом взялась обставлять подаренный родителями дом, а отец заговорил о работе. Вариантов было два: филиал в Нью-Джерси или головной офис на Манхеттене. В Нью-Джерси просто работа, на Манхеттене… На Манхеттене - Дженсен. Выбор не был очевидным, и Джаред ещё долго и мучительно решал, потому что знал, что не сможет удержаться, стоит ему только снова увидеть Дженсена, но не устоял от того, чтобы не увидеть.
Он словно вернулся на три месяца назад. То же напряжение, тот же обжигающий взгляд, то же непреодолимое желание прикоснуться. Джаред испытывал себя, выжидал, хотел узнать, сколько сможет выдержать, но когда понял, что больше не в состоянии думать ни о чём, кроме сидящего за столом Дженсена, сосредоточено водящего пальцами по клавиатуре компьютера, то перестал колебаться.
Это оказалось сродни глотку воды после многодневного скитания по пустыне. Снова чувствовать эти руки на своих плечах, целовать эти губы, пока не иссякнет воздух в лёгких, ликовать от того, как Дженсен судорожно отвечает, почти до боли сжимая волосы на затылке. Нужно скорей убраться из офиса, сорвать сковывающую их одежду и любить друг друга до умопомрачения... Но хлёсткое «нет» прозвучало как пощёчина. Джареду показалось, что у него земля уходит из-под ног. Этого просто не может быть. Дженсен не может, не имеет права отказываться. Падалеки ещё не успел справиться с изумлением, а Дженсен уже снова прижимал его к себе, шепча такое, от чего каждый волосок на теле вставал дыбом, потому что Джаред хотел того же, готов был кровью подписаться под каждым произнесённым Эклзом словом. Только самый последний, самый главный вопрос заставил спуститься с небес на землю.

- Ты можешь дать мне это?

Джаред тут же вспомнил о Женевьев, так искренне любящей и доверяющей ему. Вспомнил отца, который никогда не позволит своему сыну жить так, как тот хочет. Джаред оторопел, застыл, не в силах произнести ни слова. В висках стучала кровь от долго сдерживаемого и неудовлетворённого желания, в мыслях царил хаос. Он запутался в паутине, сплетённой из собственной нерешительности, малодушия и страхов. Если бы в ту секунду Джаред нашел хоть что-то, что может заставить его вырваться из этой паутины, он бы, наверное, не отпустил Дженсена, не позволил ему выйти за дверь, и тогда бы они смогли решить, что делать дальше. Но Падалеки занялся самокопанием, с какой-то маниакальной тщательностью принялся перебирать разумные доводы, пока не увидел на своём столе заявление об увольнении.
Незнакомая пугающая злость поднялась откуда-то изнутри, застилая всё вокруг. Потому что никто не смеет уходить от Джареда Падалеки, пока он этого не позволит. Он понял, что не сможет отпустить Дженсена никогда. Они уже принадлежат друг другу, несмотря на Женевьев и отца, и Джаред сделает всё, чтобы Дженсен остался с ним, если нужно - прикуёт наручниками, но не позволит вот так исчезнуть из своей жизни.


Дженсен.

В полной мере смысл выражения «не верю своим ушам» Дженсен познал в тот момент, когда Джаред деловым тоном начал рассказывать о преимуществах должности начальника отдела для карьеры и финансового положения.
- Мы не хотим терять такого ценного сотрудника, поэтому предлагаем тебе эту должность. Можешь приступить в понедельник, - закончил Падалеки и откинулся на спинку кресла. На протяжении всей своей речи он ни разу не взглянул Дженсену в глаза, сидел, уставившись на сложенные в замок руки. Эклз едва не застонал в голос, понимая, зачем Джаред делает всё это, почему уже неделю не даёт хода его заявлению об увольнении, зачем мучает их обоих. Дженсен с каждым днём убеждался в правильности своего решения всё больше и больше. Ему слишком тяжело давалось время, когда Падалеки находился в поле зрения. Это давило, сбивало с мыслей, не давало покоя. Невыносимо до такой степени, что просто хотелось убежать из офиса и не появляться на работе больше никогда. Он не знал, как всё это время чувствовал себя Падалеки, но его упёртость выводила из себя.
- Зачем ты это делаешь, Джаред? – тихо спросил Дженсен. В принципе, он знал ответ, но ничего не мог с собой поделать и мелочно хотел услышать это из уст Падалеки. Джаред вперился в него немигающим взглядом и заучено повторил:
- Мы не хотим терять…
- Прекрати, - жёстко перебил его Дженсен, теряя терпение и злясь оттого, что совершенно не в силах контролировать свои эмоции рядом с этим человеком. - Сейчас у меня ощущение, что ты хочешь меня купить.
Да, именно так. Джаред решил, что сможет сыграть на честолюбии и амбициях Дженсена, таким образом удержав его возле себя. Стало пусто и противно внутри, будто у Эклза отняли иллюзию о действительно настоящих и искренних чувствах между ними. Неужели Джаред не понимает, что Дженсену нужен только он, без каких либо оговорок, условий и препятствий? Проигрывать тоже нужно уметь, чёрт возьми. Они проиграли. Оба. Реальность всегда диктует свои правила, и ты либо выполняешь их, либо подстраиваешь под себя. Джаред захотел подстроить, только пошёл не тем путём.
- Ничего не выйдет, Джаред, - устало произнёс Дженсен, глядя Падалеки в глаза, - я сказал всё, что хотел, неделю назад.
При этих словах во взгляде Джареда появилось упрямство, которого Дженсен раньше не замечал. Он резко встал из кресла, опёрся руками о столешницу и, чуть наклонившись вперёд, неожиданно зло процедил:
- Я слышал, что ты мне сказал. Но всё равно не отпущу.
Дженсен задохнулся от того, насколько уверено и твёрдо тот проговорил это. Эклза тут же накрыло злостью, словно она передалась от Джареда ему, и теперь уже он сделал шаг к столу и, так же опёршись о столешницу, спросил:
- И как же ты это сделаешь? Привяжешь меня к кровати? – Он наклонился вперёд, замерев в нескольких дюймах от лица Падалеки, сверля его взглядом, тщетно стараясь унять бурю негодования, которая разрасталась у него внутри. – На равных, Джаред. Всё должно быть на равных. Только не выходит так. Ты получишь всё. А что получу я? Трах по средам и пятницам, пока твоя жена ходит в книжный клуб? Вы сильно ошиблись на мой счёт, мистер Падалеки.
Они смотрели друг другу в глаза и были так близко, что Дженсену пришлось до боли в пальцах стиснуть столешницу, чтобы удержать себя и не сгрести Джареда в объятья, завалить на этот огромный стол, вытрахать из него всю дурь, чтобы перестал мнить, будто может купить его, Дженсена. Он наблюдал за тем, как щёки Падалеки заливает возбуждённый румянец, как раздуваются его ноздри. Это какое-то наваждение, они ни говорить, ни даже поругаться друг с другом не могут толком, все слова сразу разбегаются под напором непреодолимого желания целовать, кусать, прикасаться.
Джаред не выдержал, он оторвал руку от стола и провёл горячими пальцами по губам Эклза.
- Дженсен, - выдохнул он, наклоняясь ближе, но Дженсен отшатнулся, вложив в это движение всю свою силу воли, держащуюся на последних крупицах разума, и тогда ему пришлось увидеть, что такое Джаред Падалеки в ярости. Он зарычал и вдруг одним размашистым движением смахнул со стола бумаги, подставки для ручек, лампу, компьютер, телефон. Всё это с грохотом полетело на пол, разбиваясь и ломаясь. Дженсен замер в изумлении, не в силах отвести глаз от тяжело дышащего Джареда. Несмотря на всю эту бредовую ситуацию, тот был сейчас потрясающе сексуален, ещё чуть-чуть, и Эклз бы действительно не сдержался, но тут Падалеки заговорил.
- Видит Бог, я не хотел доводить до этого, Дженсен. - Он замолчал на секунду, переводя дыхание, и уже более спокойно продолжил: - Я в курсе, что у тебя назначено собеседование в «Сингер компани». Знаешь, я по субботам играю в баскетбол с Томасом Фоксом, он, кажется, начальник финансового отдела. - С каждым словом его тон становился всё более холодным. Намёк был настолько прозрачным, что Дженсену даже не нужно было уточнять, к чему Джаред говорит всё это.
- Есть другие компании… - начал было Дженсен, но Падалеки раздраженно его перебил:
- Я сделаю так, что ты не сможешь найти работу в этом городе. Даже в забегаловке в Чайна тауне. Поверь, я могу это устроить.
Дженсен верил, и от этого становилось ещё хуже. Джаред недрогнувшей рукой загоняет его в угол, но уступить ему Эклз не мог. Никто не имеет права так поступать с ним.
- И всё это ради того, чтобы спать со мной? – так же холодно спросил Дженсен, презрительно усмехнувшись. Падалеки явственно передёрнуло, но он, упрямо вздёрнув подбородок, ответил:
- Я получу тебя, Дженсен. Так или иначе.
- Не боишься подавиться? Может быть, ты и всесилен в этом городе, но мы живём в большой стране.
Тут презрительно усмехаться настала очередь Джареда, и Дженсен понял, что его блеф не сработал.
- А как же твоя мать? Неужели ты бросишь её здесь? Какая у неё стадия рака? Третья? И думаю, лечение очень недёшево.
Это был удар ниже пояса, и Дженсен с какой-то отчаянной тоской почувствовал, как то огромное, сильное, тёплое, что он испытывал к Падалеки, покрывается трещинами, осыпается уродливыми осколками, оставляя после себя кровоточащие раны.
Эклз сделал два шага назад, потом развернулся, больше не в силах смотреть на Джареда, поэтому не видел, как тот дёрнулся в его сторону, почти готовый забрать все свои слова обратно и молить о прощении. Сейчас всё внутри Дженсена вибрировало от сдерживаемой ярости и разочарования, которые словно взбесившиеся хищники терзали его, вырывая из сердца куски мяса. Нужно было уйти. Иначе он просто убьёт Падалеки за то, что тот сотворил с ними.

Джаред.

Найти способ удержать Дженсена стало для Падалеки идеей фикс. Заполучить, привязать, заставить. Все мысли крутились вокруг Эклза, словно заевшая пластинка. Утром, днём, вечером, ночью - только Дженсен. Джареду до умопомрачения не терпелось сказать ему: "Ты говорил, что хочешь владеть каждой моей мыслью. Ты получил то, чего хотел. Я больше не могу думать ни о чём, кроме тебя".
Нанять детектива не составило труда. Через два дня Падалеки знал о жизни Дженсена всё, что только возможно. Какую школу тот закончил, с каким баллом поступил в университет, какой кофе пьёт по утрам, в каком ресторане чаще всего заказывает еду, сколько платит за лечение матери и аренду квартиры на Четырнадцатой улице, и ещё много мелочей, которые постепенно делали Дженсена не просто объектом вожделения, они открывали для Джареда самого Эклза с его повседневной жизнью. Когда в четверг Джареду прислали фотографии, на которых детектив запечатлел то, как Дженсен играл с друзьями в бейсбол в Центральном парке, Падалеки разглядывал их, кажется, не меньше часа, понимая, что теперь уже никогда не сможет избавиться от безумного желания заполучить Эклза целиком и полностью. Это затмевало всё вокруг, и он даже не пытался задумываться, почему сам Дженсен так противится. Чувствовал, нет - знал, что тот хочет того же от Джареда. Но ведь, несмотря на все препоны, лучше синица в руках, и он докажет это Эклзу, неважно как, но докажет.
Возбуждение накатывало волнами, ключ от квартиры на Статен-Айленде прожигал карман, пальцы мелко подрагивали в предвкушении того, как они снова останутся наедине. Джаред чувствовал необходимость унять лихорадочное волнение, но тело будто взбесилось, и он только надеялся, что его выдержки хватит хотя бы на то, чтобы сказать Дженсену всё, что он хочет. А потом, потом…
Но реальность оказалась безгранично далека от того, чего Падалеки ждал от этой встречи. Дженсен явил себя на редкость упрямым. Даже несмотря на то, что неприкрытое желание сквозило в его взгляде, заставляя кожу Джареда покрываться мурашками.
- … Сейчас у меня ощущение, что ты хочешь меня купить.
Эти слова прозвучали, как пощёчина. Но, будь он проклят, если это не было правдой. Теперь Джаред отчётливо видел, как его предложение о повышении выглядит со стороны. Однако вместо того, чтобы раскаяться, Падалеки разозлился. Чувство стыда каким-то невероятным образом трансформировалось в гнев, будто Дженсен своим отказом бросал ему вызов. Тот стоял так близко, что Падалеки ощущал его горячее, частое дыхание на своём лице, и между ними снова натянулась эта нить, связывающая их тела и души крепче корабельного каната. Джаред Падалеки не привык отступать, особенно тогда, когда за маревом возбуждения отчётливо видел в глазах Эклза неприкрытое желание, словно читал его мысли, знал, что будет, если тот отпустит себя, почти чувствовал, как эти руки и губы будут обжигающими прикосновениями делать с ним самое потрясающее, что Джаред когда-либо испытывал... А потом Дженсен отпрянул от него, словно от какой-то заразы, отступил, оставляя Джареду лишь холодное и ненужное сейчас личное пространство. Яростный рык зародился где-то в районе грудной клетки и вырвался наружу вместе с желанием уничтожить всё, что сейчас мешает дышать, не позволяет выпустить накопившееся внутри напряжение. Злость на упрямство Дженсена, и то, что тот сейчас слишком близко, чтобы держать себя в руках, выплеснулись на первое, подвернувшееся под руки. Сокрушить что-нибудь, сломать, чтобы успокоиться. Боль в кистях от яростного столкновения с ни в чём не повинными предметами, стоявшими на столе, помогла, но остановиться Джаред уже не мог. Он поступил как истинный сын своего отца и с каким-то садистским удовольствием наблюдал за тем, как с каждым его словом меняется лицо Дженсена. Падалеки несло. Внезапно возникшая в совершенно свихнувшемся мозгу идея того, как можно удержать Эклза, заставляла Джареда говорить всё это.
Почему-то мысли были до невыносимого чёткими, а слова - именно теми, какие он хотел произнести. В тот момент они казались единственным способом заполучить Дженсена. А потом… Потом он покажет ему, что так правильней, и нет необходимости рвать всё окончательно и бесповоротно; что Джаред сможет дать ему то, чего тот хочет, даже несмотря на все обстоятельства.
Падалеки не покидало ощущение, что он несётся навстречу движущемуся локомотиву, но отчего-то он игнорировал бешеные сигналы сознания, требующие замолчать, уйти с железнодорожного полотна, иначе произойдёт непоправимое. Лицо Дженсена исказилось, он судорожно выдохнул, услышав о своей матери, и повернулся спиной.
Звук захлопнувшейся двери был сродни выстрелу в голову. Хотелось остановить Эклза, но его хватило только на то, чтобы бессильно рухнуть в кресло, зарываясь пальцами в волосы, сжимая их до боли. Всё не так, как он хотел, всё летит в тартарары, потому что Дженсен так же упрям, как и он, потому что не уступит, так же как и Джаред. Потому что, по иронии судьбы, у каждого из них своя правда, только почему-то Падалеки невыносимо хочется доказать, что Эклз - обманывается.
Телефон в кармане пиджака завибрировал, заставив Джареда вздрогнуть. Сердце устремилось в район желудка, настолько он был погружён в свои переживания. Машинально нажав приём и поднеся трубку к уху, он хрипло произнёс:
- Алло.
Это была Женевьев, интересующаяся, ждать ли его к ужину. Падалеки поморщился, ответив, что выезжает. Взглянув на часы, он слабо удивился, что просидел за столом после ухода Дженсена целый час, так и не решив, что делать дальше и делать ли вообще что-нибудь. Уже в гараже телефон снова подал признаки жизни, Падалеки раздражённо выхватил его из кармана и, не глядя на дисплей, рявкнул:
- Я же сказал, еду.
- Извините, сэр. Вы просили сообщать вам, если клиент изменит свой распорядок дня.
Джаред выдохнул, пытаясь успокоиться и, каменея, спросил:
- И?
- Он сейчас в гей-клубе. Не знаю, важно ли это…
- В каком именно? - задал вопрос Джаред, чувствуя, как холодеет всё внутри.
- «Пош», - последовал невозмутимый ответ.
- Спасибо. – Деревянными пальцами Падалеки сбросил звонок и, войдя в записную книжку телефона, набрал новый номер.

by mimori


Дженсен.

Кровь из сломанного носа заливала парню рот; он лежал, скрючившись, на асфальте, инстинктивно прикрывая руками голову, хотя били теперь ногами, в основном по почкам и в живот. Били методично, хладнокровно. Создавалось впечатление, что мясник со знанием дела отбивает говяжью вырезку для бифштекса. Потом парень затих, скорей всего потерял сознание. Экзекуция тут же прекратилась, нападавший будто выключил в себе программу «избиение объекта», никаких эмоций - ни злости, ни удовольствия. Словно автомат, выполнивший свою работу по строго заданной инструкции.
Эрик - так, кажется, звали мальчика - весь вечер крутился возле Эклза, пытаясь его закадрить, и после шестого шота Дженсен сдался. Они не прошли и ста футов от дверей клуба, когда дорогу им преградили трое крепких мужчин. У Дженсена ни на секунду не возникло сомнений в том, что этот вечер не кончится ничем хорошим. В лучшем случае у них с Эриком - чёрт, кажется всё-таки Эрик - отберут бумажники. А в худшем - изобьют за то, что природа ошиблась по поводу их ориентации. Это было страшнее всего. Психи, которые считают, что геи – это грязь и мусор, не заслуживающий дышать с ними одним воздухом, были на редкость изобретательны в плане издевательств. Эклз уже приготовился дать отпор, в конце концов, он не был слабаком и планировал разбить пару носов к тому моменту, когда его вырубят или кто-нибудь из прохожих вызовет полицию. Встреча с этими амбалами даже оказалась кстати - злость, обида на Джареда, так и не удовлетворённое желание наконец-то могли найти выход в хорошей драке. И Дженсен уже чувствовал, как адреналин закипает в крови, как руки покалывает от желания ударить, взорваться серией выверенных движений, направленных на то, чтобы причинить боль ближнему своему с максимальной жестокостью. Но его желанию не суждено было сбыться. Двое из парней моментально взяли Дженсена в жёсткий захват, не давая опомниться, проволокли несколько футов вглубь так удачно подвернувшегося тупика между двумя зданиями и, заломив руки, профессиональной подсечкой вынудили встать на колени. А потом началось нечто невообразимое. Третий из нападавших, схватив Эрика, как щенка за шкирку, бросил его на асфальт прямо перед Дженсеном и принялся размерено избивать. Всё происходило в гробовом молчании, только были слышны тошнотворные звуки от ударов ботинка о человеческую плоть, вскрики Эрика, который даже не пытался сопротивляться и, где-то вдалеке, вой полицейской сирены.
Ужас, первобытный, всепоглощающий, парализовывал. Он захлестнул сознание, потому что невозможно спокойно смотреть на то, как прямо у тебя на глазах хладнокровно избивают человека, а ты не в состоянии ничего сделать, чтобы остановить это. Эклз было рванулся из болезненного захвата, скрутившего руки от запястий до локтей, но это было так же бесполезно, как пытаться сдвинуть гору: держали крепко и со знанием дела. Хотелось заорать: «Оставьте его в покое!», но Эклз только смотрел на вздрагивающее при каждом ударе тело и кровь, заливавшую лицо, которое Дженсен даже не успел разглядеть как следует. Он ничего не понимал, не мог взять в толк, что происходит. И от этого было ещё страшнее. Холодный склизкий страх ползал по внутренностям, и даже боль в выкрученных руках не была в состоянии заглушить его.
- Первое предупреждение от мистера Падалеки, - равнодушно проговорил низким грудным голосом тот, который только что избивал Эрика. Дженсена тут же отпустили, и спустя несколько секунд в подворотне под тусклым фонарём, висящим над задней дверью какого-то магазинчика они остались вдвоем - Дженсен, всё так же стоящий на коленях, и потерявший сознание окровавленный парень, с которым Эклз буквально двадцать минут назад планировал заняться сексом.
К горлу опять подкатила тошнота; выдохнув, Дженсен осел на пятки и отчаянным жестом схватился за волосы, чтобы не завыть в голос. Джаред окончательно сошёл с ума. Это было так же очевидно, как и лежащий здесь в луже собственной крови ни в чём не повинный парень. Ощущение беспомощности захлестнуло с головой. Эклзу казалось, будто невидимая рука сжалась у него на шее и давит, давит, не позволяя дышать. Нужно было срочно что-то сделать, пошевелиться, позвать на помощь, иначе он тоже свихнётся прямо здесь, в этой грязной подворотне, не в силах справиться с гневом и болью, которые сейчас рвались наружу, подводя Эклза к опасной грани, за которой он мог совершить что-нибудь непоправимое.
Боясь сдвинуться с места и попробовать привести парня в чувство, Дженсен вынул из кармана мобильный телефон. Руки тряслись, как в припадке, и даже три простых цифры набрать оказалось невероятно сложно. Полицейские и медики приехали ровно через три минуты. Да, Дженсен всё это время смотрел на часы, то и дело включая подсветку телефона, потому что не мог заставить себя взглянуть на Эрика, не мог поверить, что отчасти в том, что с ним произошло, есть и вина Эклза, потому что не сдержался, не остался этим вечером дома. Потому что хотел доказать себе или кому-то ещё, что по-прежнему может распоряжаться своей жизнью, что всё ещё свободен от Джареда, от его власти и своей проклятой любви к нему.
Потом были четыре часа в полицейском участке, дотошный детектив, всё время пытающийся подловить Эклза на лжи, поездка в больницу, чтобы узнать, в каком состоянии находится Эдвард Дигги, всё-таки с именем Дженсен в конечном итоге ошибся. Сонный врач равнодушно ответил, что парень выживет и повреждений у него, кроме сломанного носа и ушибов, не наблюдается. К этому моменту осознание произошедшего стало совершенно чётким и ясным. Падалеки дал понять, что отступать не собирается. Этот избалованный ублюдок просто не знает слова «нет», он не видит ничего, кроме своей болезненной страсти, и то, что страсть Дженсена к нему не менее болезненна - ещё страшнее. Они как два слетевших с катушек психа, только один всё-таки пытается бежать от этого безумия, а второй уже потерял контроль и остатки разума.
Подойдя к краю тротуара, Дженсен поднял руку, останавливая такси. Через два часа начнёт светать, но внутри Эклза всё дрожало от тщательно сдерживаемой ярости, и сна не было ни в одном глазу. Ему необходимо было выплеснуть наружу всё, что клокотало в нём эту долгую ночь, и для этого у него был один единственный кандидат – Джаред Падалеки.

Джаред.

Джаред никогда не задумывался, насколько он ревнив. Может, не было повода, по крайней мере, Женевьев его никогда не давала, или он просто не был в неё по-настоящему влюблён. Эти размышления прошли по краю сознания, не затронув ничего внутри; всё, что сейчас занимало его мысли – это Дженсен в гей-клубе. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, для чего тот туда отправился. И вот уже на смену растерянности и чувству вины после разговора с Эклзом пришло что-то тёмное, закручивающееся в тугую спираль, давящее и не отпускающее. Ревность - чёрная, всепоглощающая, порождающая какую-то немыслимую злость. Такого Джаред не чувствовал никогда. В мозгу пульсировало одно-единственное: «Мой. Мой. Мой». Растоптать, убить любого, кто посмеет прикоснуться к Дженсену; если уж Падалеки сам не может этого делать, то это не будет позволено никому. Ему хватило сил сдержаться и приказать цепным псам отца, которых тот держал для выбивания долгов, только припугнуть Дженсена, не переходя границ, и не сильно увечить светловолосого парня, с которым Эклз вышел из клуба, и главное - на самом Дженсене не должно быть ни царапины. Пришлось накинуть парням по три сотни долларов за то, чтобы не распространялись о своей вечерней вылазке отцу. Всё время, пока они «беседовали» с Эклзом и его спутником, Джаред сидел в своей машине, припаркованной на противоположной стороне улицы, и при мысли о том, что Дженсен собирался делать с этим парнем, Падалеки начинало лихорадить. Он уже не мог остановиться и чувствовал себя так, словно сделал тот роковой шаг в пропасть и теперь летит вниз, прямо на камни, усыпающие его дно. Иногда находило желание затормозить падение, вернуться и бежать прочь, но тогда пришлось бы отказаться от Дженсена, признать его правоту, а это было так же немыслимо, как и вернуться к прежней жизни. Он уже сходит с ума, и этот процесс необратим. Шизофрения, помешательство, и, кажется, на это можно списать всё, что он совершил за последние три часа. Дженсен делал из него какое-то чудовище, вытащив наружу всё то тёмное, что жило у него внутри, и Падалеки с облегчением снимал с себя всякую ответственность. Он плавал в мареве своей дикой ревности и эйфории от того, что имеет сейчас такую власть над Эклзом, что может парой слов загнать его в угол. Страшно от собственного безумия, но, в то же время, Джаред испытывал какой-то извращённый кайф от своей силы и вседозволенности. Он знал, что потом, может быть через год, а может быть через час, ему станет невыносимо стыдно за свои мысли и поступки, страшно от того, что он делает всё это. Но Дженсен сам виноват, незачем провоцировать его, Джареда.
Минут через двадцать парни вышли из подворотни, и Падалеки ждал, когда следом появится Дженсен, но вместо этого улица огласилась воем полицейских сирен. В данную минуту судьба спутника Эклза волновала его меньше всего, главным была реакция Дженсена. Противное чувство, что, возможно, Падалеки переборщил, засело где-то глубоко внутри, но всё равно оказалось не в состоянии поколебать его решимость. Парня, вина которого заключалась лишь в том, что Дженсен выбрал его, чтобы сделать больно Падалеки, вывезли на каталке и погрузили в скорую; через несколько секунд появился Дженсен в сопровождении двух полицейских, которые усадили его в машину и под вой сирен уехали в сторону Бродвея. Улица опустела. Только из-за то и дело открывающихся дверей клуба доносилась музыка и гул голосов.
Что ж, два-ноль, Дженсен. Джареду оставалось только ждать, когда Эклз сделает свой ход. Падалеки нервно рассмеялся и, заводя машину, подумал, что эта шахматная партия будет самой важной в его жизни, потому что ставка в ней - Дженсен Эклз, а его Джаред хотел заполучить любым способом. Он ещё не знал, к чему всё это приведёт, но что сделано, то сделано.
- Где? – холодный, лишённый каких-либо эмоций голос в телефонной трубке, от которого по коже тут же разбежались мурашки, но не от привычного горячего возбуждения, а от какого-то унизительного страха. Джаред вдруг понял, что даже предположить не может, чего ждать от Дженсена. Он просто не задумывался над тем, что тот сейчас чувствует. Вопрос: «Что же ты натворил, Джаред?» вызывал беспомощную растерянность.
Половина пятого утра. Женевьев крепко спала в их роскошной спальне, а Джаред, сославшись на срочную работу, весь остаток ночи просидел, запершись в кабинете. На самом деле, он просто был не в состоянии уснуть. Слишком много всего произошло за один вечер, и лихорадочное возбуждение никак не отпускало. И со звонком Дженсена Падалеки испытал лёгкое облегчение, будто он наконец-то сможет увидеть последствия всех своих поступков прямо сейчас. Какими бы они ни были – это всё же лучше, чем невыносимое ожидание и неизвестность.
Не задавая лишних вопросов, Джаред продиктовал адрес той самой квартиры, которую три дня назад снял для встреч с Дженсеном, надеясь, что она станет их маленьким мирком, в котором будут только они вдвоем, и никто им не помешает.

Остальное в комментариях.